ОЭ: Восемь шагов навстречу

[Katherine Morgan]

предыстория

Всегда есть такая штука, как "субъективность восприятия". Но с героями чужого авторского мира это срабатывает чуть лучше и легче. Персонаж книги (фильма), каким бы живым мы его ни считали, все-таки остается персонажем, а автор в большинстве случаев — достаточно далек, чтобы являться тебе во плоти или виртуальности интернета и упрекать в искажении характера.
Но все существенно усложняется, когда ты осознаешь, что за каждым образом — вполне конкретный реальный человек, который вообще-то значительно лучше тебя понимает, что творится у героя в голове, о чем он думает, как реагирует, как ходит, говорит и чувствует.

В декабре мне случилось надеть на корпоратив черно-золотой браслет, подаренный Джулианной. Потом мне случилось выложить свою фотографию в инстаграм, и под ней развернулся крайне занимательный диалог.
А совсем потом из этого диалога родилась история Ричарда Окделла и Абигайль фок Хайнеманн, связавшая три мира: непосредственно канон книг Камши, мой собственный хэдканон и мир игры "Звезды над Дриксен".
По сути все задумывалось ради последней части. Вернее в самом начале задумывалась только она одна, но, кажется, я слишком люблю предыстории, чтобы отказаться от их написания. Так появилась хроника предшествующих встрече лет. Хроника жизни Ричарда, конечно, потому что мне неожиданно захотелось показать, как он взрослел и менялся, каким стал, чтобы быть достойным руки и сердца дочери Великого барона.

Ричарду Окделлу двадцать четыре. Он устало садится у костра, чувствуя уже привычную ноющую боль в плечах и шее, и вытягивает руки, придвигаясь ближе к огню.
— Скоро еще, Вольф?
Вольфстейн¹ Тилль, их проводник, крепкий седой старик, готовый дать фору иным двадцатилетним, не умеющий читать, но ориентирующийся в здешних местах без карт каким-то внутренним чутьем, бросает на него веселый взгляд из-под кустистых бровей, почти скрытых надвинутой на лоб шапкой:
— Минуту, — помешав грубо вытесанной деревянной ложкой в котле, Вольф снимает пробу и зычно объявляет. — Готов, парни! Эй, малец, — ловит кого-то из оруженосцев, — тарелку его сиятельству, да поживее — не видишь, что ли, они оголодать изволили! Счас все будет, герцог.
Ричард только хохочет и стягивает перчатки, перебрасываясь репликами со своими людьми, собирающимися вокруг костра. Вольф выдает каждому подошедшему порцию густого супа, пахнущего так головокружительно, что человек начинает есть еще на ходу, обжигаясь и едва ни урча от удовольствия. Ричард принимает из рук замерзшего мальчишки тарелку айнтопфа², греет о неё руки и тоже набрасывается на еду, сдаваясь терзающему его голоду.
До утонченных манер ли сейчас, когда он как никогда далек от образа "герцога Окделла"? Ричард, конечно, никогда не был сторонником роскошных излишеств в одежде, а золотое шитье признавал только на парадном камзоле, его гардероб не поражал разнообразием, однако все вещи были сшиты из дорогих, хотя и простых тканей, лучшим портным Олларии.
Но в эту минуту Ричарда и его людей заметает метелями зимний Бергмарк, где нет места ни камзолам, ни начищенным до блеска сапогам, а титул с легкой руки Тилля как-то сам собой превратился в прозвище. "С этим к герцогу", "Что думаете, герцог?", "Герцог, да за что?!" — слышит Ричард от членов своего маленького отряда и поначалу дергается, вспоминая свои первые дни в столице, когда в обращении "герцог Окделл" было оскорбительно мало почтения, зато с лихвой — надменного презрения.
Ричард макает черствеющий хлеб в похлебку и окидывает взглядом сидящих у огня. Дикари, как есть — дикари: небритые, заросшие, в меховых шапках, в шубах и тулупах, которые Вольф, по распоряжению Ричарда, купил в деревеньке на берегу Танпа перед тем, как отряд покинул предгорье, направляясь вглубь страны. Там же Ричард и сам брился в последний раз, так что теперь среди рядовых участников похода его выделяло только уважительное отношение подчиненных с легким покровительственным оттенком со стороны тех, кто был значительно старше молодого командующего.

Год назад Горная Марка потеряла своего командора³. Вольфганг фок Варзов был не из тех, кто жалуется на здоровье, но в его последний визит в Олларию стало заметно, что бывший маршал сильно сдал. Это не то, чтобы бросалось в глаза, однако Ричард, приучивший себя уделять внимание мелким деталям, отметил и легкую одышку, и тяжелую походку, и то, как фок Варзов время от времени коротко морщился, как будто очередной вдох давался с трудом.
Командор умер бездетным, и регент дал понять, что в скором времени кого-то ждет новое назначение. Север никогда не считался среди высшей аристократии Талига удобным местом службы: слишком холодно, мрачно и опасно. И опасаться стоило как внешних врагов, жаждущих откусить свою долю от земель империи, так и внутренних мятежников, чьи эскапады издавна играли на руку Дриксен и Гаунау. Впрочем, последнее относилось скорее к территориям страны от Южного Надора до границ с Каданой, Бергмарк же создавал проблему уже тем, что был населен агмами, издавна воюющими с варитами, проживающими в Дриксен. Эта кровная вражда добавляла остроты более современным политическим конфликтам, поэтому трагическая гибель на Изломе маркграфа Вольфганга-Иоганна, гениально балансировавшего между силовым воздействием и дипломатическим вмешательством⁴, грозила обернуться катастрофой. Единственным человеком, к которому были готовы прислушаться бергеры, оказался фок Варзов. Граф согласился принять обязанности, но отказался от титула, чем в очередной раз продемонстрировал безукоризненную честность и принципиальность, подтверждая тот факт, что ему нет дела до светских условностей и мишуры. В конце концов, он когда-то назвал имя Рокэ Алвы в день Святого Фабиана, не считаясь с общим предубеждением двора против семьи Кэналлийских Воронов.
Собственно, заманчивая перспектива получить титул маркграфа и прельстила многих честолюбивых дворян, которые неожиданно пересмотрели свои приоритеты, заявив о готовности вступить в должность сию же секунду.
Ричард Окделл узнал обо всем уже в Олларии, куда прибыл с очередным обязательным докладом о положении дел в Надоре. Пора дождей в этом году наступила рано и без предисловий, размыв Надорский тракт еще в первые дни Осенних Скал, поэтому герцог Окделл въезжал в столицу на день позже запланированного, злой, продрогший и уставший, как белый раб на марикьярских галерах. Фамильный особняк он так и не восстановил, не имея на то ни необходимости, ни желания, поэтому сразу направился в дом на улице Мимоз, зная, что там его всегда ждут. Генриетта, появившаяся в холле, едва Ричард переступил порог, крепко обняла брата, отмахнувшись от его невнятных восклицаний, что, мол, он промок с головы до ног и с ног до головы в грязи. За спиной женщины бесшумно возник Хуан, сообщивший, что вода для купания будет готова в течение пяти минут, и нарочито любезно добавивший: "Проводить?" После всего пережитого в бытность Ричардом оруженосцем, в пору Излома и после него Хуан вполне мог себе позволить иронизировать в присутствии герцога Окделла, а тот не считал подобные заявления личными оскорблениями.
— Проводите, рэй Суавес, — отозвался Ричард с короткой усмешкой.
Хорошенько отмывшись, он рухнул спать, потому что Алва отсутствовал, инспектируя гарнизон Тарники, и должен был вернуться к полудню будущего дня.
Однако когда следующим утром часы на городской башне выше по улице пробили десять, и Ричард спустился в столовую, его встретил насмешливый упрек:
— Все-таки что-то в этом мире не меняется: вы по-прежнему принадлежите к почтенному племени сов. Доброе утро, Ричард, — заметил герцог Алва, небрежно облокотившись о высокую спинку стоящего у окна кресла. Регент все еще был в дорожном платье и заляпанных сапогах, впрочем, Генриетту, сидящую в этом кресле и безмятежно допивающую шадди, подобная вопиющая небрежность не смущала ни капли.
Годы общения с Вороном не прошли для Окделла даром, и он научился вполне быстро реагировать на ироничные заявления, однако из-за отсутствия практики во время пребывания в родовом замке, навык возвращался не сразу. Ричард моргнул, потом развел руками и широко улыбнулся.
— Тверд и незыблем, эр Рокэ.
— Очевидно, — кивнул Алва и выпрямился. — Завтракайте, Ричард, жду вас в кабинете через пятнадцать минут.
Кивнув жене и получив в ответ короткую улыбку, Алва стремительно покинул комнату.
Завтракал Ричард обстоятельно, но быстро, а шадди допивал, уже вставая из-за стола. За трапезой он успел даже поделиться с Генриеттой парой идей, которые хотел бы реализовать в Надоре. Кузина, в свою очередь, сообщила ему те новости, которые он пропустил, будучи в дороге, в том числе — о смерти фок Варзова, известие о которой было получено неделю назад. Ричард принял информацию к сведению и, подмигнув Генриетте, пошел докладываться регенту.
В кабинете он, сев в предложенное Алвой кресло, подробно описал ситуацию на севере, перечислил реальные и умозрительные перспективы, выдвинув ряд предложений по дальнейшему закреплению результата. Ворон слушал, не перебивая, после чего скупо, но вцелом одобрительно прокомментировал действия Ричарда, направленные, как на развитие и обогащение герцогства, так и на смягчение политической обстановки.
После короткого молчания Алва, откинувшись на спинку кресла и глядя Ричарду в глаза, осведомился:
— Полагаю, ты уже в курсе смерти графа фок Варзова?
Ричард подобрался. Даже сейчас Алва продолжал обращаться к нему на "вы" с налетом иронии, резкость которой, однако, значительно смягчилась за восемь лет. За эти годы Ворон переходил на "ты" в адрес Ричарда крайней редко, и это всегда предвещало действительно серьезный разговор.
— Да, эр Рокэ, — коротко подтвердил Ричард и счел возможным принести соболезнования, В конце концов, фок Варзов был эром Алвы, — и я хотел бы выразить...
— Пустое, — перебил его Ворон. — К кошкам сантименты. Что тебе известно о Бергмарке?
Ричард старательно покопался в памяти, выуживая из неё уроки землеописания в Лаик и услышанные то тут, то там факты-слухи-домыслы.
— Немного, монсеньор. Графство Бергмарк номинально подчиняется Талигу, но по факту обладает значительной долей самостоятельности. Главой является маркграф, подотчетный только королю и наделенный широкими гражданскими, военными и судебными полномочиями. С севера Бергмарк граничит с Дриксен и Гаунау, которые являются не только политическими, но и идеологическими противниками графства в силу давних противоречий между коренными народами, населяющими эти земли. С юга и востока — с Надором, точнее Лараком, но это уже моя головная боль.
— Причина? — коротко осведомился Алва.
— Разбойничьи шайки, — мрачно отозвался Ричард. — Некоторые горцы, когда из-за резкого обострения болезни фок Варзов немного ослабил вожжи, сочли, что равнинные бергеры совсем обленились и забыли о своих корнях, а потому стоит им напомнить, заодно прихватив с собой вдоволь чужого имущества и денег. А пока ограбленные приходят в себя и восстанавливают хозяйство, эти…, — Ричард не нашелся с подходящим определением, — эти совершают вылазки через границу.
— Ты умолчал об этом. Глупо.
— Я собирался сегодня еще раз все обдумать, чтобы вечером уже мог что-нибудь предложить.
— Прелестно, — усмехнулся Алва. — Ты существенно облегчил мне задачу. А вот я её тебе усложню.
— Монсеньор? — осторожно поинтересовался Ричард.
— Ты получишь не только разрешение на любые действия, направленные на наведение порядка в Бергмарке, и средства для их выполнения, — с убийственной серьезностью в голосе и взгляде сообщил регент. — Ты получишь Бергмарк.
Повисшую тишину можно было пощупать.
Ричард отчетливо осознавал сейчас только то, что его голова легкомысленно пуста; он знал Алву достаточно давно и, как хотелось верить, не так плохо, чтобы поверить в настигшее блестящего Ворона сумасшествие.
Шумно сглотнув, он смог только ошеломленно выдавить:
— Зачем?
— Мы заключаем ряд политических и экономических договоров с Приморской Дриксен. До Гудрун и её прихвостней дошли кое-какие слухи, заставив изрядно понервничать. Мне нужно, чтобы поводов для их истерик было больше.
Ричард знал, что может максимально успешно действовать, только обладая всей полнотой информации, не полагаясь на слепую веру. Знал, что Алва знает об этом, поэтому был благодарен ему за четкие и ясные ответы вместо приказа без объяснений причин. Сам Ворон когда-то раз и навсегда отмахнулся от благодарности, заявив, что Ричард просто стал задавать правильные вопросы.
— Эр Рокэ, — помолчав и обдумав услышанное, начал Ричард. — Я готов, следуя вашему распоряжению, очистить Бергмарк от бесчинствующих горцев, но вы явно переоцениваете меня, предлагая маркграфство.
— Юноша, — канувшее в прошлое обращение заставило встрепенуться. Голос Алвы звучал скучающе-устало, и Ричард немедленно почувствовал себя шестнадцатилетним идиотом, проигравшим родовой перстень. — Не кощунствуйте. Я в жизни никого не переоценивал, тем более вас, — но в следующий же миг Алва хищно сощурился, выпрямляясь в кресле. — Маркграфство будет упразднено, и Бергмарк станет одной из полноправных провинций Талига. Минимальное местное самоуправление, как и везде в империи, конечно же сохранится. К графству присматривается Ноймар, но мне нужен человек, который будет верен Талигу. Не мне, не Карлу и тем более — не себе.
— Отдайте Бергмарк Придду, — выпалил Ричард. — Он получил Тристрам в качестве приданого Айрис, так что в своем праве наводить порядок на границе и дальше.
— С каких пор герцоги Придд служат исключительно Талигу? — насмешливо осведомился регент.
— Ну, я Валентина тоже не слишком люблю, — признался Ричард, — но он же Спрут! Он дипломатии научился раньше, чем стал хоть сколько-нибудь пристойно шпагу держать.
— И, тем не менее, бергеры его не примут, а мне не нужна очередная внутренняя война, когда мы со всей очевидностью ввязываемся во внешнюю.
Ричард молчал.
Регент не переоценивал герцога Окделла, но неоспоримо ценил, демонстрируя подобное доверие и предлагая шанс, выпадающий раз в Круг — это и вдохновляло, и пугало похлеще слепой подковы.
Создатель, Лит и Леворукий, храните безумцев, ибо они делают ваше существование не таким скучным.
— Я верен вам, — твердо заявил Ричард, встречаясь взглядом с Алвой. — Но вы можете ошибаться, а страна всегда права.

И вот уже полгода Ричард промерзает до костей на горных перевалах.
Ему казалось, что он достаточно повзрослел, вернувшись в Надор, чтобы восстанавливать родовой замок из руин и возрождать утерянное предками могущество родного края. Или четыре года назад, в кровавом месиве Излома, который оказался безжалостным учителем, раздающим безымянные надгробия налево и направо, как иной ментор — подзатыльники. Или раньше, когда в восемнадцать положил перед Первым маршалом кольцо Эпинэ.
И только сейчас он понимает, что вот оно — его окончательное взросление. Четвертый шаг, когда ты принимаешь ответственность не только за жизнь, но и за смерть. Ричарду приходилось убивать и раньше, но все это было на войне, все это было для исполнения чьих-то приказов. Теперь приказы отдает он сам, и нет ровным счетом ничего романтичного в том, чтобы пристрелить одного, чтобы припугнуть десяток. Какой, к закатным тварям, Дидерих? Благородства в зверствующей на дорогах швали нет ни на талл, а единственный закон, который признают эти мародеры, это закон силы.
За полгода отряд становится его семьей, странной, но верной, скованной узами взаимопомощи и пролитой за друзей крови. Они спят спина к спине, едят из одной посуды и уже воспринимают двух оруженосцев сопровождающих Ричарда полковников, как младших братьев, которых нужно кормить в первую очередь.
Каждое ранение, полученное его людьми, Ричард чувствует, как свое, каждая (редкая, по счастью) смерть становится для него личной трагедией. Он знает, что военачальник не может позволить себе оплакивать каждого павшего солдата, но считает себя вправе проявлять сдержанное сочувствие, не демонстрируя всей глубины переживаний.

Закончив нехитрый ужин, герцог Окделл расставляет часовых и отправляет остальных спать до их смены караула. Последним укладывается старик Тилль, шепнув, что с утра надо бы разведать к западу от вон того холма, потому что есть у него предчувствие, что там можно обнаружить недобитые остатки одной из банд.
Сам Ричард усаживается на свободное место у костра, достает из-за пазухи карту и выверяет маршрут. Придумать бы пять-шесть вариантов, и еще один прозапас, и можно попытаться урвать хотя бы четыре часа сна. Его отряду нужен вменяемый командир, Алве нужны вменяемый Ричард Окделл и спокойный Бергмарк, а, значит, спать все-таки придется.

* * *

23
Ричарду двадцать три. За минувшие два года он привык спать пять часов в сутки и высыпаться при этом, даже если день был катастрофически тяжел. Многое из задуманного воплощено и может работать без вмешательства герцога, но он продолжает появляться на засеянных овсом и ячменем полях, беспокоясь о сохранности урожая, спускается в шахты, где добывают мрамор или неожиданно обнаруженный уголь, чтобы проверить безопасность сводов и надежность опор.
Он лично осматривает пастбища, проверяет вырубки и придирчиво отслеживает качество древесины. Не менее внимательно он проверяет мягкость выделки овечьей шерсти, часть которой будет продана, а остальное — пойдет на новую одежду для самих северян. Такая же проверка ждет и ткань, которую соткут изо льна, впервые за долгие годы расцветшего голубыми соцветиями на надорских полях.
По настоянию Ричарда в Надоре начинают разводить лошадей. Надорский тяжеловоз, конечно, не чета благородным линарцам или чистокровным морискам, это рабочая лошадка, простая труженица северных полей, удобный перевозчик и транспорт. Она неприхотлива, вынослива и не норовиста — то, что нужно при переменчивой и суровой погоде в краю с отвратительными дорогами.
Герцог так же распоряжается посадить новый яблоневый сад взамен погибшего, и перед его внутренним взором уже встают усыпанные белыми цветами деревья.
Северяне вначале косятся с недоверием, полагая бурную деятельность прихотью капризного мальчишки, но проходят дни, превращаясь в месяцы, а "мальчишка" и не думает отступать или хотя бы останавливаться. В конце первого года почти отстроены сгоревшие дома, приведены в пристойный вид Надорский тракт и крупные расходящиеся от него дороги, а собранный урожай оказывается в этот раз поистине роскошным для привыкших жить впроголодь людей, и эти маленькие победы дают надежду на благополучие. Не призрачную, а вполне обоснованную, подкрепленную словом Скал.
Ричард Окделл, каждый раз открывая расчетные книги, криво усмехается, вспоминая, что идеями восстановления герцогства он обязан бывшему тессорию, но Леопольд Манрик скорее полезет в петлю, чем примет благодарности от Повелителя Скал.
"Три границы, мрамор, стеклянный песок, лес, пастбища, — злым от бессилия голосом считает чужие деньги граф Манрик, — невыращенный лен, неостриженные овцы и непроходимая тупость Повелителей Скал, не желающих вылезать из прошлого… "⁵ — подслушивать бесчестно, но Ричард Окделл, прибывший в столицу вместе с Альдо Раканом, больше не считает это чем-то зазорным.
Он едва успевает спрятаться в темную нишу, когда слышит приближающиеся шаги. Спутника графа разглядеть не получается, но слова рыжей лисицы Ричард запоминает. Он и сам думал о чем-то подобном, когда представлял, как можно было бы хоть немного облегчить участь обнищавшего края. И подобные слова из уст талантливого дельца можно считать практически руководством к действию.

К счастью для Повелителя Скал и к несчастью для Манриков, граф просчитался только в одном, но эта ошибка стоила всего остального: герцог Окделл далеко не дурак, и окружающим ещё предстояло это понять.

21
Даже когда тебе двадцать один, и ты хорошо знаешь, что легче развернуть Расанну вспять, чем заставить замолчать идиотов, желание нанизать каждого из них на шпагу и поджаривать на медленном огне все еще кажется слишком притягательным, чтобы сразу отказываться от него.
Ричард входит в бальный зал городского дома Савиньяков и сразу попадает в окружение.
— А! Герцог Окделл, наш северный затворник! — с шумным радушием возвещает виконт Карье. — Давно вас не было видно в столице. Прибыли отчитаться господину регенту?
— Не без этого, Люсьен, — спустя мгновение и медленный глубокий вдох отзывается Ричард. — Ещё поздравить со свадьбой, конечно.
— О! Это была знатная шутка, — к их разговору присоединяется виконт Таур, — Мало кто верил, что Алва вообще когда-нибудь женится, а уж то, что он наденет венчальный браслет на руку очередной "девочке в окош…
— Достаточно, Мартин, — тон Ричарда спокоен, но, наверное, выражение лица вполне красноречиво, потому что Карье бросает на него опасливый взгляд, а наследник графа Тристрам умолкает на полуслове. Обернувшись к бывшему вассалу, герцог Окделл пока еще сохраняет невозмутимую серьезность, — "Настоящая вера тиха" — что-то такое было у Павсания, вам следует уточнить у герцога Придда, — а вот сейчас Ричард позволяет себе насмешливо-жалостливый взгляд и нескрываемую иронию в голосе. — Он слывет большим специалистом трудов этого философа. Так что верьте, чему вздумается, но молчите, право слово, а то не видать вам Райских Садов.

Ричард в курсе, что ни Джон-Люк, ни Мартин не простили ему передачу графства Валентину Придду в качестве свадебного подарка и приданого молодой герцогини Придд. Причин возмущения герцог Окделл так и не понял, потому что эта семья убралась с политической арены сразу же после падения Алисы Дриксенской, а до этого всегда предпочитала поддерживать Дом Волн, с которым была связана семейными узами. Но как бы то ни было, с тех пор при каждой встрече виконт Таур, явно планируя пойти по стопам покойного Колиньяра, откровенно зубоскалил, нарываясь то ли на дуэль, то ли на драку. Ричард, понимающий, что ни того, ни другого позволить себе не может и не хочет, призывал на помощь все заботливо взлелеянное остроумие и только радовался, что появляется в столице раз в полгода, а наведаться в Надор никому из Тристрамов в голову не придет.

— Хорошо сказано, Ричард, — неожиданное появление регента заставляет вздрогнуть всех участников беседы. — И вы стали цитировать Павсания — ваш вкус меняется в лучшую сторону.
— Благодарю, монсеньор.
— Вы завершили ваш милый диалог с этими любезными господами? — бросив короткий взгляд на Карье и Таура, Алва вновь смотрит на Ричарда и, дождавшись утвердительного кивка, продолжает. — Вы, очевидно, хотели со мной поговорить. Я готов выслушать. Идемте.
С этими словами Ворон обходит зал по периметру, направляясь к дверям, ведущим во внутренние покои, и Ричард с позволительной сейчас долей превосходства салютует собеседникам, следуя за бывшим эром.
Алва проходит коридор и сворачивает к библиотеке. Там он вольготно устраивается в кресле, вытянув ноги и жестом предлагает Ричарду занять соседнее, тот, помедлив, усаживается, держа спину прямо и положив руки на подлокотники.
— Я вас слушаю, Ричард, — голос Алвы разбивает затянувшуюся паузу.
— Ну, что ж…, на данный момент уровень жизни в Надоре…
— Ричард, вы шли сюда говорить отнюдь не о скучных цифрах. Так говорите уже.
— Я…, — Ричард все-таки колеблется, не до конца уверенный, что это его дело.
— … скажу за вас, — заканчивает за него Алва, и в его глазах появляется насмешливый блеск. — Да, это не слишком ваше дело, но сейчас вы заявите, что, как брат Генриетты Карлион, должны предупредить меня не пытаться как-либо задеть или обидеть её, иначе мне придется иметь дело с вами. Право слово, Ричард, — Алва качает головой, разочарованно вздыхая, — я ожидал большей фантазии, ведь вы доказали, что небезнадежны в этом вопросе.
— Уверяю вас, герцог Алва, — ровным голосом отвечает Ричард и впивается пальцами в обивку подлокотников, но это не свидетельство сдерживаемого гнева — просто то, что он собирается сказать, слишком важно для него, как важна и реакция регента на его слова. — Вам будет уже все равно, насколько изобретательно я вас убью. Потому что я убью. Едва ваши слова или поступки вынудят мою сестру пожалеть о браке с вами.
Герцог Алва продолжает расслабленно сидеть, поставив локти на ручки кресла и сцепив пальцы в замок. Он улыбается уголком рта, глаза мерцают в неверном свете двух канделябров, и сходство с Леворуким опять становится слишком сильным.
— Достойные слова главы достойного Дома, — наконец, говорит Ворон, и в его голосе нет насмешки ни на талл. — И я оценил ваш выбор формулировки, герцог Окделл.
Ричард медленно кивает, признавая эту заслугу.
— Первый маршал Талига слышал твою клятву и принял ее⁶, — повторяет Алва слова герольда, произнесенные в день святого Фабиана пять лет назад. Ричард пока еще с трудом читает между строк, но сейчас он знает, что не ошибся: Алва не просто принял клятву — он дал ей сам.

— Ну, что там у вас с уровнем жизни в Надоре, Ричард? — словно продолжая прерванный разговор, будничным тоном напоминает регент, и его взгляд снова искрится покровительственной насмешкой.
Ричард улыбается в ответ и встает:
— С ним все хорошо, даю слово. Эр Рокэ, — Алва скептически выгибает бровь, — представьте меня, пожалуйста, вашей жене.
Алва стремительно поднимается:
— Идемте, юноша. Только не вздумайте читать ей Дидериха.

20
В день своего двадцатилетия герцог Окделл ведет сестру под венец.
Излом закончился, начался новый Круг, и будто в ознаменование свершающихся перемен Повелитель Волн женится на девушке из Дома Скал.

Герцогиня Мирабелла, перебравшаяся из разоренного и разрушенного Надора в столицу, поначалу отнеслась к этому браку категорически отрицательно, о чем не замедлила сообщить и Придду, просившему у неё руки дочери, и самой Айрис, и даже Ричарду, общение с которым возобновила.
Мать и сына примирила катастрофа. Удирающие через Надор в Кадану и Гаунау прихвостни вконец свихнувшегося Альдо, который обещал гайифцам и другим падальщикам земли бывшего Талига в обмен на военную помощь, напоследок устроили пляски на костях. Они стремительно пробирались к северным границам империи, оставляя после себя след из выжженных деревень и повешенных жителей, которых сумели поймать. Альдо мстил герцогу Окделлу со всей жестокостью безумца.
Когда запылал Надорский замок, вслед за отрядом под руководством Никола Карваля в погоню за Альдо сорвался сам Первый маршал. Алву, его кэналлийцев и присоединившихся к ним людей Карваля, встретила маленькая объединенная армия гайифский наемников, каданских варваров и солдат Гаунау. Приказ Ворона был прост: "Пленных не брать".
Как потом сухо сообщил Ричарду Карваль, Альдо маршал пристрелил лично. В спину.
Эрэа Мирабелла после случившегося надолго замкнулась в себе, словно дав обет молчания. Она почти не притрагивалась к еде и очень много молилась. Наконец, она отказалась от добровольного затворничества, решив для себя, что самые светлые идеалы тем не менее остаются идеалами, даже если их исповедует не знающий милосердия, совести и стыда негодяй.
Она все так же ненавидела Алву, просто теперь считала Альдо такой же ядовитой гадиной, не намереваясь отказываться от прошлых убеждений.

Матушка уверена, что сын герцога Вальтера, спасшего не только свою жизнь, но и состояние, в то время как Эгмонт Окделл был предательски убит, а его вдова и дети лишены всех привилегий, недостоин руки эрэа из рода Надорэа. Ричард даже не пытается убедить мать в обратном, но он хорошо знает, как обстоят дела на самом деле. Несмотря на все, сделанное им накануне Излома и в пору оного, Лучшие Люди Талига в большинстве своем Повелителя Скал не слишком жалуют. Да, говорят они, мальчишка вырос, но за его спиной мятежный север и память о делах предков. А кровь — это все-таки кровь, со значением добавляют придворные лицемеры, и ждут, когда набирающий силу волчонок все-таки укусит.
Ричарду очень скоро надоедает острить в ответ на пересказ оскорбительных слухов, поэтому он начинает просто игнорировать большинство людей, отчетливо понимая, что, кажется, уподобляется Алве. Он больше не является оруженосцем Кэналлийского Ворона, принявшего после смерти Фердинанда от застарелой сердечной болезни обязанности регента, но пока что остается его порученцем, не планируя, однако, продолжать военную карьеру дольше необходимого.
Как бы то ни было, Ричард понимает, что решение благополучного и имеющего, несмотря на очевидную молодость, определенный вес в обществе Валентина Придда связать свою жизнь с сестрой надорского герцога многим кажется, мягко говоря, неразумным для столь практичного молодого человека. Но у Спрута, как и всегда, свое мнение на этот счет, которое Ричарду довелось услышать только однажды в достаточно коротком приватном разговоре, состоявшемся незадолго до официального объявления помолвки. У Придда, что неудивительно, в самом деле есть свои резоны, вот только в этот раз они лежат отнюдь не в области материальных выгод.
Сегодня Ричарду двадцать, и лучшего подарка, чем бледная от волнения, но сияющая и совершенно счастливая Айрис придумать невозможно. Ричард передает сестру ожидающему у алтаря безупречно-невозмутимому на вид Придду, и встает рядом с будущим зятем, готовый свидетельствовать о серьезности его намерений заключить брак. Он смотрит очень внимательно, отмечая легкую дрожь в голосе Айрис, ей мягкую и светлую улыбку, трогающую губы и глаза, когда Валентин застегивает венчальный браслет, и вдруг с удивлением и какой-то долей братской ревности осознает, как повзрослела старшая из младших сестер. Он оглядывается на Дейдри и Эдит и понимает, что маленькие девочки, которых он оставлял четыре года назад, тоже почти выросли. И, кажется, только сейчас он в полной мере осознает, какая ответственность лежит на его плечах.
Ричард собирается пробыть в столице до Летних Ветров, после чего вернется в Надор, чтобы принять дела у временно управляющего, нанятого, пока сам он занят в столице. Он — герцог Окделл, и его нищая, но, кажется, все-таки любимая провинция его ждет.

19
Ричарду девятнадцать, и он может считать себя не только полноправным лгуном, заговорщиком и интриганом, но и на редкость удачливым человеком.
Конечно, впереди Излом, Талиг на грани войны с Гайифой, Дриксен и Гаунау разом, а в самой стране помимо мелких очагов восстаний, имеющих явно человеческое происхождение, творится что-то необъяснимое рациональным разумом. Кровавые башни, расходящиеся в земле трещины, исчезающие селения, грозы и молнии, выжигающие поля, внезапные шторма, известия о которых доходят до столицы — все это со всей очевидностью свидетельствует о реальности так легкомысленно забытого культа Четверых, о неслучайности титулов Повелителей, данных им столетия назад отнюдь не для красивого словца.
Впереди непростое время, но позади — тоже не из легких.
Уже вскрыта гробница Франциска и найдено завещание Эрнани, о котором принц велит молчать, и Ричард не говорит ни слова — только пишет: Придду и Роберу. Он видит сомнения Эпинэ в правильности поступков Альдо, и не может не воспользоваться этим.
Уже свершилась коронация Альдо, изюминкой которой становится провокация, устроенная Валентином. Ричард не слишком-то расположен к Повелителю Волн, зато Айрис расположена за двоих и, кажется, эта особая склонность взаимна. И хотя герцоги Придд и Окделл вряд ли когда-нибудь будут близкими друзьями, сейчас их объединяет общая цель, ради которой стоит забыть прежние разногласия.
Марсель Валме, прибывший в Ракану под именем графа Ченизу, долго присматривается к Ричарду, а тот так же долго и придирчиво присматривается в ответ. Проблему с доверием разрешает Генриетта, устроившая им встречу в отдаленной беседке обширного королевского сада. Через Марселя Ричард договаривается с Марианной, и в следующий раз титулованные заговорщики встречаются в доме прекрасной куртизанки за считаные часы до Зимнего Излома, где оговаривают план действий на случай непредвиденных потрясений, а Ричард еще и принимает поздравления с назначением на должность цивильного коменданта.
В первый день нового года случается кошмарная давка в Доре, последствия которой были бы еще страшнее, если бы не неожиданно слаженные действия трех Повелителей. Ричард, оказавшийся в самом центре событий, умудряется почти сразу отыскать того, кто спровоцировал панику, и сбить с ног, заткнув рот кляпом из носового платка. Понимая, что толпу не остановить, он в буквальном смысле по головам и плечам, ежесекундно рискуя сорваться, бежит к оказавшимся ближе всех Комендантским воротам, которые уже закрыты и вот-вот будут завалены.
Приходится стрелять, и он стреляет. В воздух. К счастью, это действует. Как и уверенный, спокойный и звенящий металлом голос, которым он распоряжается у ворот, приказывая расчистить баррикады и открыть засов.
Когда ворота распахиваются, Ричарда выносит приливной волной прямо под ноги лиловым гвардейцам Придда, которые тут же подхватывают герцога Окделла, отодвигая подальше от беснующейся людской массы. Сорвав порванный и пропыленный плащ, Ричард взлетает на ближайшую лошадь и скачет к Торским воротам, где, говорят, видели Робера и Валентина. Герцоги оказываются именно там, и Ричард, запыхавшийся от галопа, жадно глотает воздух и слова и, понимая, что второго такого шанса может не быть, отрывисто командует:
— Беспорядки. Багерлее. Вначале король, потом Алва. Быстро!

Когда погромы остановлены, Фердинанд и Алва освобождены, а за сбежавшим Альдо отправлена погоня, Ричард Окделл, катастрофически опаздывая, входит в зал Совета Меча, когда там уже присутствуют вернувший свой трон Оллар, Валентин Придд, Робер Эпинэ, Марсель Валме и Рокэ Алва.
Фердинанд что-то говорит, но замолкает, едва Ричард появляется на пороге. В воцарившемся молчании, проговорив подобающие извинения, Ричард проходит к ближайшему свободному креслу, по какой-то прихоти Создателя оказавшемуся рядом с креслом Алвы, и усаживается, не позволяя себе расслабленно откинуться на спинку, справедливо опасаясь банально заснуть от накопившейся за день усталости.
Король, запинаясь и путаясь в словах, неловко благодарит за свое спасение и избавление столицы от агарисского узурпатора. Его Величество обещает достойное вознаграждение, кажется, речь о пожаловании титулов и новых званий, кажется, кого-то ждут ордена. Ричард смертельно хочет спать, поэтому, едва Фердинанд покидает зал, отложив на завтра решение остальных важных вопросов, он встает и откланивается. Когда, остановившись в пустом коридоре, он завязывает одолженный у кого-то из своих людей плащ, то слышит легкие шаги за спиной, и, обернувшись, встречается взглядом с герцогом Алва.
— Я не давал тебе никаких поручений, — взгляд Алвы так же серьезен, как в тот вечер перед четверной дуэлью, о которой Ричард узнает много позже, вернувшись в столицу с Альдо.
— Я дал его себе сам, — не опуская глаз, твердо отвечает Ричард.
— Смело, — в голосе проскальзывает нотка иронии, но отнюдь не оскорбительной. — Ты рисковал, толком не умея лгать.
— Пришлось научиться.
— Понравилось?
Ричард нервно дергает уголком рта:
— Не слишком
— С чего вдруг такое рвение? — помолчав, осведомляется Алва.
Что ответить на подобное? И неужели маршал правда полагал, что Ричард так легко сменит сторону? После всего, что он узнал от самого Алвы? После того, что ему довелось увидеть?
Ричард запускает пальцы в отросшие волосы и дергает себя за пряди, заставляя бодрствовать и найти достойный ответ. На ум приходят только слова, брошенные им в пылу ссоры с матерью в его последний день в родовом замке.
— У меня есть эр, — сообщает он, глядя прямо в синие глаза напротив и вдруг понимая, что стал чуточку выше герцога Алва, — у меня есть король, моя верность и моя честь принадлежат им. Повелители Скал держат слово. Я присягнул Рокэ Алве и Фердинанду Оллару и буду служить им⁷.

18
Восемнадцатилетие Ричард встретил в дороге, и теперь, в дни Осенних Волн, это кажется дурным предзнаменованием, чем-то сродни сцепившимся ворону и орлану в небе над варастийскими степями.
Выросший на сказках старой Нэн, он всегда тяготел к мистике, но теперь она лишилась своей поэтической вуали — мрачное кружево вымысла безжалостно сдернули и изорвали тысячерукие и стоглавые чудища реальности.
Всего два дня спустя после возвращения Ричарда из Надора разразилась Октавианская ночь, и город захлебнулся кровью. Из тех дней он помнит бешеную скачку по ночным улицам, пожар в особняке Ариго и печальную пепельноволосую королеву, которую, кажется, когда-то очень любил. Возможно, он любит её и сейчас, но не настолько, чтобы верить каждому слову.
Потом был разговор с графом Штанцлером и мучительный, рвущий сердце и разум спор с самим собой. Спор так и не был закончен, когда Ричард отдал полученное от кансилльера кольцо Первому маршалу, потому что честь не позволила ударить в спину. Разговор с Алвой оказался еще более тяжелым; и все же, многое разрушив, он и многое объяснил. Ричард спрашивал, получал неожиданно подробные ответы, обдумывал их, внутренне содрогаясь от вскрывшейся подлости, и спрашивал снова. В завершение диалога Алва ошарашил Ричарда настоятельным требованием немедленно покинуть Олларию. "Считайте это моим последним приказом", — резко припечатал он, вставая и тем самым давая понять, что время откровений закончилось.
— Слушаюсь, монсеньора, — мрачно ответил Ричард, также поднимаясь на ноги.
А утром, еще затемно, его разбудил Хуан и сообщил, что карета готова, поэтому герцогу Окделлу следует поторопиться.
Спустя десять минут Ричард захлопнул дверцу экипажа, а Хуан, севший напротив, занавесил окна. Добиться от домоправителя хоть слова не удалось, заговорил он только несколько часов спустя, когда карета остановилась, и выяснилось — что у алатской границы.
— Герцог Ричард Окделл следует в Алат по секретному поручению Первого маршала Талига⁸, — сообщил он таможеннику, протягивая подорожную.
Это очень в духе Алвы — проинформировать окружающих, но самого исполнителя оставить в неведении. Сона фыркала и нетерпеливо танцевала под седлом, а Ричарду вдруг пришло в голову, что созвездием нынешнего месяца — Весенних Молний — является Оруженосец.

Полгода спустя Ричарду кажется, что он понял, чего от него хотел Алва, отсылая в Крион. Он всюду следует за Альдо Раканом, и чем более разочаровывается в проповедуемой "блистательным" идее о Великой Талигоей, тем большее почтение оказывает сюзерену.
К середине осени, когда взята Оллария, его убежденность меркнет. От Алвы нет вестей, он воюет где-то в Фельпе, и ему явно нет дела до бывшего оруженосца. Впрочем, Ричард пока держится за соломинку эфемерной надежды, что из-за беспорядков в стране его письма затерялись на дорогах Талига. Ага, все десять. Переименованную столицу заполонили агарисские страдальцы, жаждущие получить причитающееся им по праву крови, горожане не проявляют подобающего почтения, Альдо сходит с ума, а Ричард — пытается не сойти и спасти всех, кого возможно.
Он рад тому, что матушка в Надоре, а Айрис и Генриетта — в Олларии, потому что сестры (а кузину Генриетту он всегда считал сестрой) много ближе ему сейчас, чем несгибаемая герцогиня Мирабелла. Девушки — единственные, кто в курсе, кому на самом деле верен герцог Окделл, и они очень помогают, хотя Ричард когда-то и пытался держать их в неведении, Айрис буквально приперла его к стенке и заставила признаться. Генриетта выразила несогласие с методами, но со всей очевидностью одобряла цель.

Вечером восьмого дня Осенних Волн Ричард лихорадочно меряет шагами кабинет бывшего эра, готовый вцепиться в собственные волосы, лишь бы не сорваться сейчас в Багрелее, чтобы вцепиться в горло Алве.
"Алва не хочет жить, — сказал весной эр Август. — Он ищет свою смерть, а находит чужую"⁹.
Тогда Ричард, просидев полдня у фонтана на площади, разглядывая кольцо с росчерком молнии, отринул эти слова, сочтя смехотворным наговором. Он еще помнил Дараму, помнил гитару и песни, которые заставляли смеяться и плакать даже не знающего языка.
Сегодня, когда Алва вороном взлетел на эшафот, Ричард готов был уверовать в их справедливость. Отправляя последнее неподписанное письмо, он рассчитывал, что Первый маршал вернется в столицу, чтобы спасти своего короля, но такого впечатляющего способа даже представить не мог.
— Кажется, здесь меня хотели видеть? Я пришел, эти люди свободны.¹⁰
Ричард ловит застывший взгляд Придда и глазами же пытается скомандовать "Отбой!", не надеясь, что его поймут. Но Спрут понимает, что неудивительно; с бесстрастным лицом он наклоняется к сопровождающему его гвардейцу и что-то коротко приказывает, после чего гвардеец кивает и с таким же безэмоциональным выражением, как у господина, отправляется выполнять распоряжение.
За окном истошно вопит кошка, отрывая от воспоминаний, и Ричард вглядывается в сгущающийся сумрак, тщетно пытаясь разглядеть причину воплей. Закат давно отгорел, и на небе зажигаются первые звезды, складываясь в знакомые с детства схемы созвездий. Вот Щит, вот Всадница, вот едва видимая в это время года Свора. А вот и покровители нынешнего месяца — Враги.
Ричард коротко ругается и задергивает тяжелые портьеры. Альдо ждет, что герцог Окделл сменит обстановку подаренного ему особняка, и Ричард осознает, что должен это сделать, но — Леворукий и кошки его! — как не хочется.

17
Ричарду Окделлу семнадцать, он вернулся с первой в своей жизни войны, получил свой первый орден и впервые позволил себе повысить голос на мать.
— Еще одно слово, и я прокляну вас.
— А еще одна война, и вас с вашей ненавистью проклянет весь Талиг!¹¹
Сердце стучит, Ричард часто и глубоко дышит и смотрит-смотрит-смотрит на герцогиню Мирабеллу, испытывая странную смесь ужаса и удовлетворения.
Ричард слышал о тех, кого зовет высота: они не могут отказать и делают шаг в пропасть, зная, что разобьются, однако восторг от кратких мгновений полета, по их мнению, стоит жизни. Сейчас он ощущает себя сродни этим безумцам: мать вправе отречься от него, но он не жалеет о сказанном ни капли.
Ричард знает, что отомстит Первому маршалу за подлое убийство отца, но вместе с тем не может не признать военный гений Алвы и его непоколебимую верность Талигу и королю. Ворон мерзавец, но даже у него есть принципы. Его жестокость неоправданна, но действенна, он будет и впредь затапливать мирные деревни врага, чтобы спасти сотни собственных, но он же выступит с шестью с половиной тысяч против ста двадцати и будет биться в первых рядах.
Матушка ничего этого не понимает. А Ричард вдруг осознает, что она — не более чем его отражение. Хотя скорее — он её.
Все первые шестнадцать лет жизни он не бывал дальше Грауфа, не знал других учителей кроме матери и дяди и других идей, кроме тех, что они вложили в его голову. Он презирает никчемных Олларов, но с отвращением обнаруживает, что видит мир в их фамильных цветах¹². Минувший год существенно разнообразил палитру, и Ричард ловит себя на том, что хочет идти дальше, даже признавая, что это будет непросто.
— Я — взрослый человек, — говорит от, глядя матери в глаза, выражение которых становится ледяным, — у меня своя голова и своя дорога. Я не собираюсь ради старой вражды скормить Талиг гайифцам и гаунау¹³.

16
Ричарду шестнадцать. Он стоит на площади Святого Фабиана неестественно прямо, вскинув подбородок и стиснув зубы так, что начинает сводить челюсти, и ему хочется безобразно расплакаться от ощущения собственной ненужности.
Как унизительно: собственные слезы и весь этот фарс. Оскорбительно сознавать, что герцога Окделла не желают видеть в столице, и сейчас он, образно говоря, получит прилюдную пощечину, прежде чем его отправят в стылый и опостылевший Надор.
От голоса герольда начинает болеть голова. Боль вкручивается в висок, взрываясь там с каждым барабанным ударом.
А ведь он не просто четвертый в выпуске. Он Повелитель Скал, сын Эгмонта Окделла и потомок святого Алана. Он Человек Чести. Самозваная аристократия, наследники тех, кого притащил с собой в павшую Кабитэлу Марагонский бастард, ненавидит его за каждый из этих титулов.
Болит рука, ломит виски, а герольд все не унимается, в последний, слава Создателю, раз выкрикивая имена тех, кто все еще готов вручить свои судьбы столпам королевства.
Отвратительно, постыдно, гнусно. Ричард злится на свою беспомощность, бессилие указать "навозникам" их подобающее место. Он злится на Дорака, вертящего безвольным королем, как пожелает, и могущего указывать Людям Чести, кого нежелательно выбирать в оруженосцы.
Ничего, придет время, наступит золотой час Великой Талигойи! Но только бы остаться в столице, только бы у кого-нибудь из Людей Чести хватило духа назвать имя сына мятежного Эгмонта Окделла! Только бы…
— Ричард, герцог Окделл. Я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига, принимаю вашу службу.¹⁴
Слова разбивают тишину, обрушиваясь пушечным залпом.
Молчат барабаны, молчит труба, молчит головная боль.
Потрясенный, Ричард почти подается вперед и замирает, с опозданием осознавая, что его имя назвал сам кэналлийский мерзавец, пять лет назад убивший отца. Принести присягу или отказаться? Подняться по ступеням или демонстративно покинуть площадь?
"Король может быть не прав, Талигойя всегда права"¹⁵, — звучат в голове слова отца.
Ричард делает шаг.

* * *

25
Ричарду Окделлу двадцать пять. Он давно не считает слезы признаком слабости, не мучается сомнениями, когда нужно стрелять на поражение, но сейчас ему как будто снова шестнадцать, когда весь мир замер в шаге от пропасти.
Его ждет падение или полет.
Он прибыл в Ротфогел просить руки Абигайль фок Хайнеманн.
*
Это не было любовью с первого взгляда. Оглядываясь, Ричард не уверен, что вообще почувствовал что-то большее, чем простая симпатия в отношении этой девушки, когда они впервые встретились на одном из многочисленных приемов, которые королева Катари давала в честь гостей из Приморской Дриксен. Куда сильнее он ощущал тогда так и не прошедшую до конца усталость, которая снежным комом навалилась на него, едва он и его люди выбрались из бергмарской глухомани где-то около Гефлехтштира.
Разместив отряд на постой в ближайшем пристойном постоялом дворе, Ричард наскоро вымылся, с наслаждением избавился от бороды и усов и, спустившись на первый этаж, спросил у хозяина, как скоро тот может достать свежую лошадь. Отряд пытался возражать, возражали Тилль и сам папаша Орс¹⁶, настаивая, чтобы герцог хорошенько отдохнул перед новой дорогой. Ричард похлопал Тилля по плечу и пообещал отоспаться поближе к границе, после чего расплатился со стариком, отказавшись забрать обратно сумму сверх оговоренного.
Наконец, вернулся младший сын Орса, отправленный отцом в городские конюшни, ведя в поводу вполне приличную, по мнению Ричарда, лошадку. Раздав указания, назначив старшим Конрада Фюрста — весельчака и балагура, принявшего ответственность с предельной серьезностью — Ричард пожал руку Вольфу и, попрощавшись со всеми присутствующими разом, взлетел в седло, сходу срываясь в галоп.
Лошадь не подвела. Неказистая на вид, она с честью выдержала скачку по разбитому Старому Надорскому тракту. Проспав полдня в гостинице у самой границе с Лараком, герцог Окделл вновь отправился в путь, не желая более терять ни часа. В Надор он ввалился усталым медведем, попав в жуткую метель, и тут же был захвачен в плен двумя маленькими, но очень опасными воинами — в родовой замок приехала погостить герцогиня Придд с детьми.
— И как тебя Валентин отпустил? — весело осведомился Ричард, целуя сестру и даже не думая высвободиться из крепко обнимающих детских рук.
— Скорее я его отпустила, — вздохнула Айрис. — У него дела в Олларии, приезжает Великий барон — сам понимаешь, присутствие Первого помощника экстерриора обязательно. Но не лишать же детей настоящей зимы, согласись? В Придде таких снегов не увидишь.
— Согласен, — кивнул Ричард. — Согласен по обоим пунктам. В Придде сплошная слякоть, а не зима, и лишать меня удовольствия вывалять этих разбойников в сугробах точно не стоило. Только передохну немного, и утром я в вашем распоряжении, — и, поймав пристальный взгляд Айрис, с ноткой обреченности добавил. — А в твоем — хоть сейчас.
— Только детей уложу. Подожди меня в малой гостиной, я скоро.
Дети безропотно повиновались жесту матери, как будто и не они мгновение назад шумно приветствовали дядю. Ричард всегда с удивление наблюдал, как причудливо сочетаются в них черты Домов Волн и Скал. Айрис не любила распространяться на тему замужества, и Ричард не расспрашивал, справедливо полагая, что это глубоко личное дело супругов. Однако, гостя в замке герцога Придда, не мог избавиться от ощущения, что Айрис Окделл сделала этот дом теплее и уютнее, как будто принесла с собой с севера огонь костра, согревающего в зимние холода.
Ричард как раз устраивался в кресле у разожженного камина, когда вошла Айрис, а следом за ней появился Уильям с подносом, на котором стоял большой чайник и пара кружек.
— Рябина, шиповник и зверобой, — сообщила Айрис, разливая душистый отвар. — Я не задержу тебя надолго, ты с ног валишься.
— Ничего, продержусь, — с улыбкой бросил Ричард. — Давай, выкладывай.
— Совсем одичал, вот уж правда, — рассмеялась сестра. — Не то, чтобы это было что-то важное…
— Айрис!
— Ладно. В общем, если ты планировал задержаться здесь, ограничившись письменным отчетом, не выйдет. Генриетта, узнав, что я еду к тебе, просила передать, что тебя очень ждут в Олларии. Ну, то есть тебя там и так всегда ждут, но после твоей бергмарской эпопеи — особенно.
Ричард сделал несколько глотков отвара и задумчиво проговорил:
— Я в любом случае собирался в столицу, правда, подумывал пробыть в Надоре хотя бы пару дней. Что ж, Талиг и регент, долг и честь зовут меня в Олларию. Поедешь со мной?
Айрис помолчала, грея ладони о толстостенную кружку:
— Поеду. Мы здесь почти неделю, пора возвращаться. Детей нужно баловать, но так, чтобы они понимали, что это действительно баловство, и ценили.
С этими словами она поставила отвар на низкий столик между креслами и поднялась. Ричард встал следом и взял обе руки сестры в свои:
— Соскучилась? — мягко спросил он, не зная наверняка, но догадываясь, как сильно Айрис не любит разлучаться с мужем.
Щеки Айрис вспыхнули, а сама она посмотрела на него со смущенно-счастливой улыбкой и тихо подтвердила:
— Очень.
*
Большой бальный зал дворца слепил огнями: свечи отражались в зеркалах, множили блеск золотой лепнины, разлетались брызгами алатского хрусталя бесценных люстр. Остановившись в дверях и ожидая, пока их объявят, Ричард бросил короткий взгляд на опирающуюся на его руку сестру, которой изумительно шло вечернее платье приглушенного лавандового оттенка. Айрис забрала волосы в высокую, но не вычурную прическу, украсив ей парой декоративных шпилек с бриллиантовой россыпью, одно запястье герцогини Придд украшал венчальный браслет, другое — подаренный мужем по случаю рождения первенца.
Войдя в зал, Айрис нашла взглядом мужа и указала на него Ричарду, кивком приветствующего в этот момент кого-то из Гонтов. Валентин Придд обнаружился в компании герцога Алва, Марселя Валме, полгода назад ставшего графом Валмоном, и незнакомого Ричарду гостя с пронзительным глубоким взглядом.
Когда Ричард подошел ближе, и Айрис отпустила его руку, чтобы встать рядом с мужем, герцог Алва представил его незнакомцу, Великому барону Зигфриду фок Хайнеманну. Барон был высок почти так же, как Ричард, а темный, безупречно скроенный камзол делал его сухопарую фигуру выше и внушительнее. Помимо этого в чертах лица, жестах и манере держаться было что-то еще, вызывающее подспудное почтение и уважение, и это ощутимое впечатление чужой власти заставило герцога Окделла вспомнить, о чем незадолго до его отъезда в Бергмарк говорил Марсель: если в Приморской Дриксен и не было короля, то только потому, что барон отказывался принять этот титул.
Знакомство оказалось чрезвычайно приятным. Барон был обаятелен, умен и остер на язык, чем неуловимо напоминал Ричарду бывшего эра, и становилось понятным, почему фок Хайнеманн и герцог Алва достаточно быстро нашли общий язык, вместе с тем, признавая друг в друге сильных и опасных соперников.
Как выяснилось, барон прибыл с дочерью, Абигайль, которая сейчас заводила новые знакомства в высшем свете Талига под покровительством герцогини Алва. Быстрым взглядом обежав зал и найдя Генриетту, Ричард бегло оглядел её спутницу, отметив красивую фигуру и темные волосы, так контрастирующие с выгоревшими в пепельный косами герцогини. К сожалению, Абигайль фок Хайнеманн стояла к нему спиной, и он не мог разглядеть лица, но тут Генриетта, как будто что-то почувствовав, обернулась и встретилась с ним взглядом. Извинившись перед собеседниками, она мягко коснулась руки Абигайль и вместе с ней вернулась к их компании.
Когда они приблизились, Ричард получил возможность лучше рассмотреть девушку. У Абигайль оказались теплые карие глаза и очень светлая улыбка, сразу же располагающая к себе. По дороге в Олларию Айрис, рассказывая все, что знала о семье фок Хайнеманн, мимоходом упомянула, что Абигайль двадцать девять, но сейчас верилось в это с трудом — Ричарду она показалась не старше Дейдри.
Их представили, и едва Ричард осторожно пожал протянутую ему руку, как за плечом девушки возник еще один незнакомец, которого барон отрекомендовал как давнего друга семьи генерала Хеллештерна. Генерал любезно улыбнулся и посмотрел на герцога Окделла так, словно тот уже успел чем-то смертельно оскорбить любимую крошку. Ричард взгляд выдержал и принял к сведению.
Впоследствии он наблюдал все новые подтверждения тому, насколько сильно Абигайль была любима: генерал в обращении с ней проявлял неизменное теплое внимание, а между отцом и дочерью царило такое удивительное взаимопонимание, что Ричард невольно завидовал этому поразительному единению. Фок Хайнеманн при всей внешней сдержанности неуловимо смягчался, стоило ему просто заговорить о дочери; они понимали друг друга с полувзгляда, как если бы вообще не нуждались в словах.
В тот вечер Ричард танцевал с Абигайль всего раз, предварительно испросив у барона разрешение. Фок Хайнеманн обменялся быстрыми взглядами с генералом, после чего предоставил Абигайль право решать самой. Девушка с улыбкой согласилась, и Ричард вывел её в центр зала. Завязавшаяся во время танца беседа о прочитанных книгах продолжилась и после его завершения, перейдя от простого выяснения литературных предпочтений к более детальному анализу характеров любимых персонажей. Впрочем, вскоре разговор пришлось прервать — начался новый танец, на который Абигайль пригласил отец.
*
Наблюдая за отношениями в этой маленькой семье, Ричард не мог не сравнивать её со своей собственной. Эрэа Мирабелла была строгой и достаточно холодной матерью, ни о какой душевной близости с ней и речи быть не могло. Возможно, она и любила своих детей, но ни один из четверых не был в этом уверен. Эр Эгмонт проявлял больше внимания, но слишком редко бывал дома. Он выделял Ричарда, хотя, скорее всего, в силу того, что тот был его наследником. Глядя сейчас на семьи младших сестер, Ричард отчетливо осознавал, что они хотят дать детям то, чего были лишены сами: тепло, нежность и безоговорочную родительскую поддержку. Он вспоминал, как Айрис обнимает сыновей, как Дейдри ласково треплет кудри дочери, как Эдит держит на руках новорожденную малышку, у которой еще даже нет имени, и её глаза лучатся такой любовью, что в горле невольно ощущается комок невыплаканных слез.
*
Во второй раз он встретил Абигайль, когда заглянул в зимний сад, рассчитывая на уединение. Кажется, девушка рассчитывала на то же самое, но доброжелательно поприветствовала Ричарда, и разговор, начавшийся с какого-то пустячного замечания, постепенно перешел к менее легкомысленным темам, таким, как, например, роль личности в истории особенно в тяжелые времена внутренних конфликтов.
— Вы сделали то, что не удалось нам, — с болью в голосе заметила Абигайль. — Вы спасли своего короля.
— Нас просто было больше, — мягко отозвался Ричард.
Они встречались на приемах, пересекались в коридорах дворца, когда Ричард приезжал, чтобы разобраться с бумагами, касающимися присоединения Бергмарка к герцогству. Они просто разговаривали: что-то обсуждали, обменивались наблюдениями, над чем-то весело смеялись, делились воспоминаниями, сочувствовали, утешали…
Ричард не сразу понял, что влюблен. Он помнил влюбленность, как странную смесь боли и радости, как порыв, полет и падение — ничего этого сейчас не было и в помине. Он и Абигайль просто…совпали. Словно нашлись кусочки разноцветного стекла, выпавшие когда-то из витража, и теперь он снова стал целым.
Он признался Абигайль в день её отъезда из Олларии. Просто во время прогулки по зимнему саду, когда они стояли у расцветающих азалий и говорили о "теории восьми звезд" Иоганна Берда¹⁷, Ричард вдруг умолк на полуслове, осознав, что Абигайль здесь завтра уже не будет. Не будет этих бесед, её подтруниваний, лукавого блеска в глазах, мимолетных мечтательных улыбок, её искренности и открытости, её непосредственности и скрытой под ней серьезности.
— В чем дело, герцог Окделл? — обеспокоенно спросила девушка, заметив его замешательство.
Ричард встретился с ней взглядом:
— Кажется, я вас люблю, — неуверенная улыбка коротко скользнула по губам.
Абигайль тихо изумленно ахнула, но тут же склонила голову набок и, пытливо глядя в глаза, серьезно уточнила:
— "Кажется", "вас" или "любите"?
— Кажется, я не уверен, что вы найдете в моем признании хоть сколько-нибудь смысла, — объяснил Ричард. — Но это единственное, в чем я сомневаюсь.
Девушка опустила голову, глядя перед собой и немного помолчала, после чего сделала маленький шаг вперед и осторожно коснулась пальцами руки Ричарда.
— Не сомневайтесь, — и она подняла на него сияющие глаза. — Найду.
__________________________________________________

¹ Wolfstein — от древнегерм. wolf, wulf (волк) + stein, sten (камень)
² Айнтопф (Eintopf) — блюдо немецкой кухни, заменяющий собой первое и второе блюда. Представляет собой густой суп, который варится на воде или бульоне. Название Eintopf переводится как «один горшок». В этом блюде варились в одной емкости практически все продукты, которые были под рукой. Ингредиентами могут быть бобовые (фасоль, горох, чечевица), овощи (картофель, капуста, брюква, морковь) и, конечно, мясо — копчености, свинина, курица. А также макаронные изделия и сухарики. Айнтопф готовят даже с рыбой или сардельками. Отлично вписываются в суп грибы и зелень.
³ "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь" не оставил от этой идеи камня на камне, ну, и пусть — пусть это будет "я так вижу" %)
⁴ Каюсь, не вчитывалась подробно в канон по данному вопросу, но, если судить по тому, что прочитала, в уме и хитрости дипломатичности маркграфу Вольфгангу Иоганну не откажешь.
⁵ "Лик Победы", часть 5, глава 6.
⁶ "Красное на красном", часть 1, глава 10
⁷ "От войны до войны", часть 1, глава 9.
⁸ "От войны до войны", часть 4, глава 8.
⁹ "От войны до войны", часть 3, глава 9
¹⁰ "Лик Победы", часть 5, глава 10
¹¹ "От войны до войны", часть 1, глава 9.
¹² Родовые цвета правящей династии Талига — черный и белый (это так, на всякий случай %) )
¹³ "От войны до войны", часть 1, глава 9.
¹⁴ "Красное на красном", часть 1, глава 10
¹⁵ "Красное на красном", часть 1, глава 10
¹⁶ Орсберт (Orsbert) / [допустим, что это полное имя хозяина гостиницы] — возможно, от древнегерм. hros, ros (лошадь) либо лат. ursus (медведь) + beraht, berht (светлый).
¹⁷ Кэртианские сьентифики-астрономы придерживаются взглядов, сходных со взглядами Птолемея, полагая Кэртиану центром мироздания, вокруг которого вращается небесная сфера с неподвижными звездами, светила (Солнце и Луна) и блуждающие звезды, называемые также аксенаями. Большинство астрономов сходятся на том, что блуждающих звезд пять.
Дриксенский астроном Иоганн Берда на основании ряда наблюдений пришел к выводу, что вокруг Кэртианы вращаются не пять звезд, а восемь, но после протеста Танкредианской академии он отрекся от своей идеи.

26.12.2014 г.

@темы: Ричард Окделл, тексты, хэдканон, Звезды над Дриксен, Абигайль фок Хайнеманн

Comments

[Джулианна]

Я снова смеюсь и плачу.
Ты все знаешь, но я не могу молчать. Спасибо тебе за эту светлую, волшебную и совершенно невероятную, но такую реальную Сказку, родившуюся внезапно, но очень правильно в канун Рождества. За изумительное единение Севера и Запада, Моря и Скал, и двух людей, которые просто... совпали. : )
Спасибо тебе за такого Ричарда.
Это ощущение, что все так, как должно быть, и понимание, почему все было так, как случилось, - поразительно.

[f_zu_f]

Я не знаю, как это вышло - но меня до такой степени зацепила эта история, всколыхнула все, что было, что произошло с нами тогда и потом, - что... я позволил написать себе еще один кусочек.
Прошу прощения, если в неv что-то не так.

В Ротфогеле шел дождь...

В Ротфогеле шел дождь - весенний или уже летний, бодро молотивший по зеленой листве и тревоживший серую воду у причала, дождь приносил в полуоткрытое окно кабинета запахи цветущих яблонь и каштанов.
Зигфрид взглянул за окно: то ли от того, что ожидало его далее, то ли просто от возрастной привычки, сердце вдруг накрыло острой памятью о прошлом, о тревожной весне и черном начале лета, в котором он потерял почти все, что имел, кроме жизни, положения... и дочери.

Хайнеманн на секунду опустил веки, вспоминая то, что невозможно было доверить никакой бумаге и никакому исповеднику - ослепительный летний день, стрекозы, тревожно застывшие над гладью синей воды, упрямые насмешливые глаза самой прекрасной из женщин, которая пообещала ему не выходить за него замуж. Цветущая черемуха оглушительно пахла под мокрым дождем, время текло, не зная жалости, а все помнилось, словно вчера: пик счастья, пик тревоги - и пик горя, какого он не знал и почти не помнил. За все приходится расплачиваться, но как же дорого он заплатил!

Зигфрид медленно раскрыл глаза, глубоко вдыхая сырой воздух - раз, другой, третий. Зоны ответственности, то, что необходимо делать; каждому - своя дорога. Создатель и так был невероятно к нему милостив, позволив уберечь самое дорогое. Абигайль, Цветочек, за которую он боялся более, чем за что-либо иное в этой жизни, не исключая и саму жизнь, прошла словно по краю - по краю смерти, по краю горя... и вот теперь - по краю необходимости заключить брак по расчету.

В дверь кабинета постучали.
Зигфрид обернулся на стук, успевая медленно проговорить в мыслях тому, кто еще не вошел: как же я тебе благодарен. Ты даже не представляешь, насколько.

- Барон фок Хайнеманн, - вошедший смотрел спокойно и открыто. Серые чуть улыбающиеся глаза, легкий прищур, светлые волнистые волосы - у Повелителя Скал Талига были мягкие черты лица, но за ними угадывалась жесткость, впрочем, однако, без жестокости. Этот человек знал, куда идет, и верил в свою дорогу. Не этого ли не хватило тогда, в Эйнрехте, нам всем, подумал против воли Зигфрид, делая шаг к гостю для рукопожатия. Ладонь у Ричарда Окделла была сухой, теплой и неожиданно сильной для такой изящной руки.
- Герр... эр Окделл, - Зигфрид взглянул Ричарду в глаза еще раз, чтобы наконец улыбнуться. Улыбка, вероятно, была жестче, чем ему бы хотелось, но здесь великий барон был уже не властен - характер накладывал на мимику ограничения, от которых убежать было так же невозможно, как от самого себя. - Благодарю Вас, что нашли время прийти. Вы заняты сборами...
- Это не было сложно, - вежливо, но твердо возразил молодой человек. Зигфрид чуть улыбнулся. Хорошо. Очень хорошо. В какие-то моменты его временами до сих пор охватывал иррациональный страх от необходимости передать дочь другому человеку, отдать тому, кого он, в сущности, не знал, самое дорогое, что имел - но волны страха смывали доводы рассудка и вот такие, как сейчас, моменты, когда он глядел на живого Ричарда Окделла и видел высокий чистый лоб и умные глаза.
- Если Вам кажется, что мы уезжаем слишком рано... - проговорил тем временем Окделл, едва заметно приподняв бровь. - То это наверняка возможно отложить. Абигайль будет скучать по дому, и...
Зигфрид поднял ладонь, останавливая его слова. Покачал головой, оглянулся через плечо - на мокрые крыши Ротфогеля, на стол, полный аккуратно разложенных бумаг. С тех пор, как западная Дриксен обрела суверенитет, моменты, когда этих бумаг делалось на столе меньше, были крайне редки.

- Уезжайте, эр Окделл, - наконец мягко сказал он после паузы. Помолчал, глядя все еще в сторону - и продолжал, подбирая каждое слово:
- Здесь... тревожно, эр Окделл. Пока времена не изменятся - а они сменятся еще не скоро, так как история циклична, но до нового ее витка много лет, - в Дриксен еще долго не будет покоя. То, что было, и то, что есть сейчас, политические игры и альянсы, ложь и правда, договоренности и ритуальные танцы... - Зигфрид чуть поморщился, качая головой; поднял глаза на стоящего перед ним молодого человека.
- Я не хочу, чтобы все это касалось Абигайль, - медленно и негромко проговорил он. - Она видела уже куда больше боли, чем следовало. Больше смерти, чем нужно. Больше лжи. Больше обмана и предательства, чем я бы хотел ей когда-либо вообще показать. Я не смог удержать ее в стороне от того, чем занимался и чем занимаюсь до сих пор; я играл в игры для холоднокровных рептилий, хищников - а моя дочь все время была рядом со мной, в середине лжи, страха и грязи, и я до сих пор считаю чистым чудом то, что с ней не случилось ничего дурного.
Повисла пауза. За окном кабинета тихо шуршал дождь.
- И еще одним чудом я считаю то, что моя дочь выходит замуж по любви, - проговорил наконец барон, продолжая глядеть в глаза Окделла. - За того, кто этого достоин. За того, кто в самом деле составит ей прекрасную партию... - он на мгновение опустил веки, - и не сделает ее несчастной на всю оставшуюся жизнь.

- Я благодарю Вас за доверие, - в свою очередь, после паузы отозвался Ричард. Чувствовалось, что он понял, что имел в виду барон. - Мы знакомы не так хорошо, и это тем более ценно...
- Я вижу, что Вы умны, сильны - и добры, - негромко сказал Зигфрид. - В Вас, герр Окделл, есть внутренний свет, который так нужен Абигайль - и внутренняя сила, которая ее защитит. А она будет светить Вам, пока дышит, и поддерживать Вас, пока только сама может стоять, - барон чуть улыбнулся уголками губ. - Все члены нашей семьи очень... постоянны в своих привязанностях. Сберегите ее - там, далеко, где ей будет хорошо, где родятся ваши дети, где ее не достанет ни одна из бед. Вы можете это сделать.

Окделл смотрел на отца своей юной жены очень внимательно - глаза по привычке чуть-чуть улыбались, но взгляд был серьезным.
- Да, - наконец медленно и очень спокойно сказал он, без страха глядя в глаза барона. - Я смогу.
Зигрфид улыбнулся, и какое-то неуловимое напряжение вдруг ушло из его позы - словно расслабились плечи или стала чуть мягче жесткая складка у губ.

- Я знаю, - просто сказал он. - В добрый путь, Ричард.

[Katherine Morgan]

f_zu_f, это невероятно Совершенно невероятно. Такой короткий разговор о самом важном. Когда сказано так мало, а за этим скрыто так много.
Спасибо за этот текст, он очень живой и настоящий. И спасибо за доверие. Это действительно потрясающе - осознавать его таким всеобъемлющим

Джулианна
Просто не могу не сказать еще раз тебе, всем вам - замечательным f_zu_f и Dolohov - спасибо за героев и их историю. За возможность прикоснуться к ней и стать её частью...)